Эгейское письмо. Лингвистический энциклопедический словарь

Новаторский подход Вентриса при дешифровке критского письма состоял в отказе от не оправдавшего себя сравнительного метода (знаки критского письма не имели аналогов среди письменностей того времени) в пользу математических и логико-комбинаторных методов. Правильность дешифровки Вентриса была подтверждена в 1952 году, когда К. Блеген опубликовал большое количество табличек из Пилоса, неизвестных Вентрису.

Первоначально Вентрис предполагал, что минойский язык (язык догреческих критских надписей) был родственен этрусскому. Он сопоставил большое количество исторических свидетельств о связях между критской цивилизацией и более поздней культурой этрусков, которые, хотя и не помогли в дешифровке, но продвинули изучение древней истории Средиземноморья.

Изначально Вентрис установил слоговой характер критских надписей, а также связь между критским и кипрским письмом. Поскольку за почти тысячелетие знаки сильно эволюционировали, лишь около десятка кипрских знаков можно было с разной степенью надёжности сопоставить с критскими.

В 1948 году американский лингвист Алиса Кобер обнаружила чередования слоговых знаков в окончаниях слов, сопоставила их чередования и установила ряд чётких закономерностей, однако не смогла довести своё исследование до конца по состоянию здоровья (в это время она уже болела раком и умерла в 1950 г.). Опираясь на работы Кобер, Вентрис пошёл дальше и составил таблицу, где в столбцах располагались знаки с предположительно совпадающими гласными, а в строках - с предположительно совпадающими согласными. Благодаря сопоставлению с кипрскими знаками Вентрис предположил чтение нескольких десятков знаков (иногда - с вариантами).

Далее Вентрис проанализировал структуру текстов Линейным письмом Б (более ранние тексты он не анализировал из-за скудости материала; кроме того, он предполагал - и так в результате и оказалось - что за более ранними надписями стоит другой язык). Это были бюрократические документы, в основном учётного характера. Тексты были снабжены большим количеством идеограмм, а также знаками числительных - последние были относительно легко дешифрованы ещё предшественниками Вентриса. Удачей Вентриса было то, что он обнаружил слова, которые можно было идентифицировать как топонимы: их употребление было чётко привязано к местам нахождения табличек. С помощью своей таблицы он прочёл топонимы «Кносс», «Амнис», «Пилос».

Дальнейший ход дешифровки показал, что за надписями, вероятно, стоит ранняя форма греческого языка. В радиоинтервью с рассказом о предварительных результатах дешифровки Вентрис обратился за помощью. Его коллегой стал лингвист Джон Чедвик, который довёл дешифровку до конца, а после его смерти осуществил публикацию и перевод корпуса надписей Линейным письмом Б. Заслугой Чедвика, в частности, является восстановление исторической фонетики древнегреческого языка.

Дешифровка Вентриса - Чедвика первоначально подверглась жёсткой критике в академической среде; многие откровенно называли их «выскочками». Тем не менее, нахождение всё новых и новых надписей линейным письмом Б (к настоящему времени их известно несколько тысяч) лишь подтвердило их гипотезу. Американский археолог Карл Блеген, располагавший большим количеством надписей Линейным письмом Б, неизвестных Вентрису и Чедвику, подставил в тексты предложенные ими значения знаков, в результате получились осмысленные тексты на греческом языке, а значение ряда слов дополнительно подтверждалось стоящими рядом идеограммами. К 1955 году дешифровка Вентриса была признана академическим миром, авторы прежних попыток дешифровки (В. И. Георгиев, Э. Зиттиг и др.) отказались от своих версий. В СССР активным сторонником и пропагандистом дешифровки Вентриса был известный историк античности Соломон Лурье - благодаря книгам и публикациям Лурье работы Вентриса очень скоро получили известность среди отечественных историков античности.

После дешифровки Линейного письма Б стало возможно прочесть и большинство надписей более ранним письмом - Линейным А - однако язык их (минойский язык) по-прежнему непонятен.

Литература

• Гельб И. Е. Опыт изучения письма. М. 1984.
• Добльхофер Э. Знаки и чудеса. М. 1965.
• Кондратов А. М., Шеворошкин В. В. Когда молчат письмена. Загадки древней Эгеиды. М. 1970.
• Молчанов А. А. Таинственные письмена первых европейцев. М. 1980.
• Тайны древних письмён. Проблемы дешифровки. М. 1975.
• Утевская П. Слов драгоценные клады. Несколько изданий.
• Фридрих И. История письма. М. 2004.

В XVI столетии Троице-Сергиев монастырь владел обширными угодьями, а игумен этой обители получил сан архимандрита. Однако в начале XVII века на долю Российского государства выпали суровые испытания - страна оказалась на краю катастрофы из-за внутренних смут и вмешательства иностранных интервентов. Не миновали бедствия и Троице-Сергиеву обитель, и в грозные времена Смуты в историю России были вписаны героические страницы, связанные с обороной этого монастыря от войск П. Сапеги и А. Лисовского.

Как известно, самозванцу, выдававшему себя за младшего сына Ивана Грозного, царевича Дмитрия, удалось вступить на московский престол и процарствовать около года. Лжедмитрий I был убит, но вскоре объявился новый самозванец (Лжедмитрий II), также получавший поддержку из-за рубежа, от враждебных России сил. Войска Лжедмитрия II не смогли с ходу взять Москву, и самозванец обосновался неподалеку от столицы в Тушине (отчего и получил прозвание "Тушинский вор"). Лжедмитрий направил служивших ему воевод Петра Сапегу и Александра Лисовского с польскими и литовскими людьми против городов, расположенных к северу от русской столицы. Тогда были охвачены врагами и разорены Переяславль-Залесский, Ростов Великий, Ярославль, Суздаль, Владимир, Нижний Новгород. Угрожала беда и Сергиевой обители. Но Троице-Сергиев монастырь не сдался врагу и выстоял, на протяжении шестнадцати месяцев отражая наступление неприятеля.

"Сапега же прииде подъ Троицкий монастырь и осади монастырь. Архиманрить же з братьею и воевода князь Григорий Борисовичъ Долгорукой начаша строити осаду и крепити монастырь, Сапега жъ многими промыслы надъ монастыремъ промышляше: подкопы многие подъ городъ повелъ и огненными ядры зажигалъ и приступы многими приступалъ. Милостию жъ Живоначальные Троицы и преподобныхъ чудотворцовъ Сергия и Никона молитвами ничто же можаху сотворити, только надъ собою многую беду сотвориша", - сообщает летопись.

За монастырскими стенами укрылось множество жителей окрестных селений. Но все же неприятель имел примерно десятикратный численный перевес по отношению к способным владеть оружием защитникам крепости. Невзирая на это, все попытки взять крепость штурмом, проникнуть на территорию монастыря при помощи подкопов, сломить волю защитников к сопротивлению при помощи усиленного обстрела крепости успеха не имели. Защитники Троице-Сергиева монастыря проявили большое мужество. Старинные памятники сохранили немало свидетельств о их подвигах. Так, например, известно, что крестьяне Никон Шилов и Петр Слота, пожертвовав собственной жизнью, взорвали неприятельский подкоп, подведенный к одной из башен, и сорвали попытку врага проникнуть в монастырь.

Длительное противостояние шайкам Лжедмитрия II завершилось победой защитников Троице-Сергиевой обители. Когда с севера к Москве направилось возглавляемое Михаилом Васильевичем Скопиным-Шуйским войско, освобождая территорию от польских, литовских и русских воровских шаек, Сапега и Лисовский, осознав безуспешность дальнейшей осады Троице-Сергиева монастыря, отвели свои полки к городу Дмитрову. День 12 января 1610 года вошел в историю как день завершения героической обороны, унесшей жизни более 2125 защитников крепости, но завершившейся неудачей неприятелей.

В результате военных действий 1609-1610 годов стенам и башням крепости, а также некоторым другим монастырским строениям был нанесен серьезный ущерб. Поэтому после снятия осады в монастыре производились ремонтные работы. Поскольку грозовое время еще не миновало, в монастырской крепости был создан постоянный гарнизон из стрельцов и пушкарей. Все эти меры оказались не напрасными: в 1618 году польский королевич Владислав, добиваясь русского престола, предпринял поход на Москву и подступил к стенам Троице-Сергиевой обители. Взять крепость не удалось и на этот раз. А вскоре в селе Деулине неподалеку от монастыря было заключено перемирие между Россией и Польшей, на продолжительное время прекратившее военные действия.

Твердая позиция Троице-Сергиева монастыря перед лицом мятежников и интервентов, героическая оборона крепости от поляков в 1609-1610 годах, значительная роль в поддержке земского ополчения - все это повысило авторитет монастыря. В XVII столетии отмечен рост пожертвований и вкладов, поступавших этой обители. В результате удалось в короткие сроки восстановить поврежденные в ходе военных действий строения, а затем приступить к возведению новых сооружений. В первую очередь были усовершенствованы оборонительные укрепления - крепостные стены значительно увеличены по ширине и высоте. В то же время строились новые храмы и украшались уже существовавшие, и даже кельи стали возводиться из камня.

Оборонительные сооружения Троице-Сергиевой лавры, построенные в середине XVI века, а сто лет спустя увеличенные вдвое по высоте, в основном (с некоторыми позднейшими переделками) сохранились до настоящего времени. Стены крепости имеют три боевых яруса, по галереям которых можно было обойти монастырь кругом. Крепость состояла из двенадцати башен (к настоящему времени сохранилось одиннадцать), завершавшихся шатрами, украшенных декоративными рядами поясков, лопаток и даже фигурными бойницами. Башни выдавались вперед по отношению к стенам, что должно было обеспечить возможность вести перекрестный огонь в случае приближения неприятелей к крепости. Башни в основном имели шесть боевых ярусов. Некоторые из башен сохранились без особых изменений с XVI-XVII столетий, другие заметно перестроены, а Каличья башня полностью сооружена во второй половине XVIII века, в 1778 году (на месте прежней, разрушенной). В то время оборонительное значение Троицкой крепости было уже утрачено, и башня должна была лишь украшать въезд в крепость. Наиболее примечательны также Пятницкая, Красная, Уточья, Пивная и некоторые другие башни. Последняя из упомянутых башен имела запасной, или тайный, выход из крепости, и именно из нее, как правило, организовывались вылазки во время осады Троице-Сергиева монастыря поляками в начале XVII века. Угловая Уточья башня имеет восьмигранную форму, и верхние ярусы ее имеют сходство с западноевропейскими архитектурными памятниками. Свое название Уточья башня получила от того, что, согласно преданиям, царь Петр стрелял с нее уток, обитавших в находившемся рядом с крепостной стеной пруду. Пятницкая башня была построена лишь в 1640 году на месте разрушенной во время осады, на ней была некогда дозорная вышка, с которой велось наблюдение за окрестностями. Красная башня, в которой расположены главные ворота в крепость, существенно перестроена в 1856 году. За этой башней расположена надвратная церковь Иоанна Предтечи, увенчанная пятью куполами. А от Часовой башни, на которой в давние времена находились великолепные часы, сейчас остался только нижний ярус с проездной аркой.

Строительство оборонительных сооружений было в основном завершено в середине XVII века в дальнейшем производились лишь отдельные доработки.

В конце XVII столетия, уже в годы царствования Петра I, в Троице-Сергиевом монастыре были построены новое каменное здание трапезной с церковью во имя преподобного Сергия и каменные царские хоромы.

Вообще во времена Петра I, в конце XVII - начале XVIII века, Троицкий монастырь вновь выступил на первый план в связи с бурными политическими событиями той эпохи. В 1682 году за стенами крепости укрывались во время стрелецкого бунта десятилетний царь Петр и его ближайшие родственники. Прибежище в Сергиевой обители нашел Петр и семь лет спустя, в 1689 году, в момент ожесточенной борьбы с отстранившей его от власти царевной Софьей. В Троицкий монастырь к юному царю Петру подходили преданные ему полки, прибывали с поклоном представители высшей знати.

Тро́ицкая оса́да - осада Троице-Сергиева монастыря войсками Лжедмитрия II, продолжавшаяся почти шестнадцать месяцев - с 23 сентября 1608 по 12 января 1610, когда она была снята войсками Михаила Васильевича Скопина-Шуйского и Якоба Делагарди.

Эванс установил три этапа развития крито-микенской письменности: 1) рисуночные знаки, преимущественно на печатях (критское иероглифическое письмо, первая половина II тысячелетия до н. э.); 2) вероятно, возникшее на их основе «линейное письмо А», распространенное на Крите примерно с 1750 по 1450 гг. до н. э.; 3) несколько отличное от него «линейное письмо В», памятники которого обнаружены в Кноссе на Крите, в Пилосе в материковой Греции и в некоторых других пунктах. Эти памятники восходят к XV-XIV вв. до н. э. — ко времени, по легенде предшествовавшему Троянской войне, — причем наиболее поздние памятники «линейного письма А», возможно, современны памятникам «линейного письма В». В настоящее время известно несколько тысяч памятников крито-микенского письма (преимущественно «линейного В»). Для записи использовались плоские глиняные таблички, на которых процарапывались знаки. Писали, возможно, также и на другом, до наших дней не сохранившемся материале, чернилами.

Позже было установлено, что имелась еще одна разновидность этой же письменности — кипро-минойское письмо, более близкое к «линейному А», чем к «линейному Б», и восходящее также по крайней мере к началу XV века до н. э. Возможно, это письмо явилось предком описанного выше кипрского слогового письма.

С самого начала было ясно, что, судя по наличию цифровых знаков, крито-микенские таблички представляли собой хозяйственные документы. Это уже в 1901 г. установил Эванс; он же отметил, что около десятка знаков совпадает со знаками кипрского слогового письма.

Первые попытки дешифровки крито-микенской письменности шли по линии отождествления ее знаков со знаками кипрского слогового письма; однако достоверных результатов таким способом достичь не удавалось: если между этими видами письменности и существовало родство по происхождению, то за период около тысячи лет и форма знаков, и их значение слишком сильно изменились. Таким образом, определить знаки только по внешнему сходству оказалось невозможным, даже несмотря на почти несомненную связь обоих видов письменности.

В дилетантских попытках расшифровать крито-микенскую письменность не было недостатка. Так, Ф. Г. Гордон в 1931 г. попытался прочесть крито-микенскую письменность, «подставляя под знаки баскские чтения, на тот случай (!), если эти языки окажутся близкородственными». В том же году англичанка Ф. Г. Стоуэлл попыталась читать непонятные крито-микенские тексты (оставляя в стороне явные хозяйственные перечни) по акрофоническому принципу: каждый знак должен был означать слог, соответствующий первому слогу греческого слова, выражающего название данного предмета. Если учесть что, во-первых, линейные знаки критского письма настолько упрощены, что часто невозможно установить с достоверностью, что они изображают, а во-вторых, что мисс Стоуэлл плохо знала древнейшие греческие диалекты, то понятно, что результат ее трудов был равен нулю.

Заслуженный чешский ученый Б. Грозный (1949) применил к крито-микенской письменности метод сравнения — по внешнему сходству — знаков самых разнообразных письменностей древнего мира: кипрской, хеттской иероглифической, древнеиндской, шумерской, финикийской и т. д. Не объясняя, каким образом в одной письменности могут сосуществовать знаки, общие со столь различными и притом исторически и географически отдаленными друг от друга видами письма, Грозный пытался прочесть таким образом под крито-микенскими письменами индоевропейский язык, близкий хеттскому; на деле у него получился странный язык, в котором смешались разнообразнейшие элементы, а содержание, вычитанное им из табличек, было лишено ясного смысла.

Чэдвик, один из участников окончательной дешифровки крито-микенской письменности, пишет по этому поводу: «Произвольность проделанной Грозным работы столь очевидна, что никто не принял ее всерьез. Это — печальная история, к сожалению, слишком часто повторяющаяся в мире науки: престарелый и всеми почитаемый ученый на старости лет создает труд, недостойный годов его расцвета, а его друзьям и ученикам не хватает смелости сказать ему об этом».

Акрофонический метод и метод внешнего сравнения форм знаков применил также болгарский ученый В. Георгиев, выдвинув при этом теорию о происхождении финикийского алфавита из крито-микенского письма, несмотря на явную трудность согласовать такую теорию с хронологическими данными. Его попытки чтения крито-микенских табличек также привели к заключению, что язык их — индоевропейский, но не греческий. Таково было, впрочем, твердое мнение почти всех ученых.

Наряду с этим имелся целый ряд работ, авторы которых стремились применить комбинаторный и статистический метод. Уже на раннем этапе изучения крито-микенских письмен удалось установить, что среди них следует различать рисуночные знаки, по всей вероятности словесные , и более упрощенные линейные, которые, судя по длине слов, числу знаков и повторяемости, должны были быть слоговыми .

В 1927 г. известный английский семитолог А. Э. Каули, следуя Эвансу, установил, что за словом «женщина» (обозначавшимся ясным рисуночным знаком) следуют две группы, каждая из двух линейных знаков, — очевидно, «мальчики» и «девочки».

В 1943-1950 гг. важная работа была проделана американкой Алисой Кобер. Она поставила вопрос, нельзя ли, не подставляя пока конкретных чтений под знаки крито-микенской письменности, выяснить комбинаторным путем, имеется ли в языке, скрывающемся под ней, именная флексия, например, различаются ли числа и падежи. Ей удалось выяснить, что слово, обозначающее в перечнях итог, имеет одну форму для «мужчин» (выражаемых рисуночным знаком) и животных одной группы и другую — для «женщин» и животных другой группы (изображаемых в основном теми же знаками, что и первые, но с добавлением особого штриха). Она пришла к справедливому заключению, что слово «итог» или «все» имеет две формы — одну для мужского и другую для женского рода. Она обнаружила также, что слова, обозначаемые определенными группами знаков, имеют по три варианта, причем в двух из них к наиболее краткой форме написания прибавляются еще некоторые постоянно повторяющиеся знаки, очевидно выражающие грамматические окончания (так называемые «коберовские тройки»).

Ключ к чтению крито-микенской письменности — вернее, пока только к «линейному письму В» — дал в 50-х годах молодой английский ученый Майкл Вентрис.

Майкл Вентрис родился в 1922 г.; отец его был английским офицером, мать — полуполькой-полуангличанкой. Еще семилетним мальчиком он увлекался загадкой древнего Крита, читал книги о египетских иероглифах; весь досуг юности он посвящал попыткам раскрыть тайну крито-микенской письменности, хотя и не стал по профессии филологом. Он имел для этого, однако, все данные: незаурядно наделенный лингвистическими способностями, он знал целый ряд европейских языков (в том числе, хотя и не очень хорошо, и русский), не говоря о греческом и латинском. Вентрис рос в Швейцарии, позже окончил школу в Англии и поступил в архитектурный институт; во время второй мировой войны он служил в воздушном флоте штурманом. Блестяще окончив в 1948 г. институт, он работал архитектором для министерства просвещения, строил школы и вскоре стал уже заметным и выдающимся в своей области работником. Казалось, ничто не предвещало, что Вентрис прославится в области истории культуры древнего мира. Правда, еще в 1940 г., скрыв от редактора свой юный возраст, он напечатал в одном из ведущих археологических журналов серьезную статью о крито-микенской письменности; но свои возможности в этой области он оценивал более чем скромно и никогда не считал себя здесь специалистом.

Уже в 1940 г. Майкл Вентрис полагал, что, установив комбинаторным путем характер флективных изменений слов в крито-микенском письме и сопоставив его с характером флексии в известных уже языках, можно попытаться решить, какой же язык следует искать в надписях на критских табличках. Наиболее вероятным ему казалось родство с этрусским языком, хотя его комбинаторные изыскания как будто и не подтверждали этого. Тем не менее он решил и дальше ориентироваться на этрусский.

Через десять лет Вентрис разослал ученым разных стран, занимавшимся крито-микенской письменностью, анкету с вопросами о том, что они думают об этой письменности и, о возможностях дальнейшей работы над нею. Каждый из ученых прислал свои ответы, которые Вентрис затем разослал остальным. Не ответил — ввиду своей глубокой старости — лишь Грозный; Кобер ответила, что рассылка такой анкеты не имеет смысла. Большинство было согласно с тем, что линейное письмо в скрывает какой-то неизвестный индоевропейский язык, может быть родственный хеттскому; некоторые ученые, и в том числе сам Вентрис, считали, что это скорее всего язык неизвестной семьи, может быть родственный этрусскому. Лишь Вентрис (и Кобер) считали ближайшей задачей выяснение взаимоотношений между повторяющимися знаками; все же остальные считали необходимым начать с установления фонетического значения письмен, а Георгиев и грек Ктистопулос даже полагали, что уже многого достигли в этом направлении.

Вентрис, очень занятый своей основной работой, предполагал на этом окончить свои занятия крито-микенской письменностью, однако он не смог ее бросить. В ближайшие два года он продолжал работать над дешифровкой и рассылать ведущим ученым свои соображения в виде регулярных записей. Большим подспорьем было издание в 1951 г. табличек из Пилоса американцем Беннеттом; это издание содержало также надежный список знаков и важные наблюдения, касающиеся крито-микенской счетной системы и системы мер. Вентрис приступил к созданию статистической таблицы повторяемости знаков, подобной тем, которыми пользуются военные дешифровщики кодов; одновременно такую же работу проводили независимо от него Беннетт и Ктистопулос.

В письме, применяющем только знаки для гласных и слоговые знаки типа «согласный + гласный», знаки для гласных будут, как правило, встречаться в начале слова — внутри слова гласный будет включен в слог. Таково кипрское письмо, и можно было с достаточным основанием полагать, что таким же было и «линейное письмо В». Статистические подсчеты Вентриса позволили ему выделить три знака как гласные. Затем, изучая исправленные писцом ошибки и орфографические варианты, он установил, что некоторые знаки могли чередоваться между собой — очевидно, из-за их звукового сходства.

Следующим шагом явилось изучение выделенных Кобер грамматических окончаний. Удалось установить, что в крито-микенских табличках мы имеем дело со склонением индоевропейского типа, а не с «приклеиванием» суффиксов к неизменной основе, как в тюрко-монгольских, японском и многих других языках. Но если склонение таинственного языка было по характеру сходно с индоевропейским (как русское дом, дома, дому и т. д., или латинское domus, domi, domo ), то ясно, что все те разные слоговые знаки, которые ставятся на последнем или предпоследнем месте одного и того же слова, в зависимости от изменения падежа, должны содержать один и тот же согласный. Таким образом, устанавливались уже целые цепочки знаков, связанных между собой общим (пока еще неизвестно каким) согласным.

В некоторых случаях на основании детерминативов можно было определить, .что изменение конечного слога объясняется изменением рода; таким образом, сопоставляя цепочки связанных между собой слоговых знаков, удалось отделить серии, выражавшие склонение имен женского рода, от серий, выражавших склонение имен мужского рода. В некоторых случаях известные повторяющиеся комбинации слов подсказывали, где следует искать родительный падеж, множественное число и т. п. 3 сентября 1951 г. Вентрис впервые поставил вопрос о создании «решетки», которая включала бы все основные и часто встречающиеся знаки в их взаимном соотношении. «Теперь, — писал он, — нужно только отождествить небольшое число слоговых чтений, чтобы более или менее полная система согласных и гласных стала на свое место». Такая «решетка» была им составлена в Афинах 28 сентября 1951 г. Очень важно было, что Вентрис заметил группу слов, в которых перед падежным окончанием имелся гласный (типа греческих имен на -eus).

Следующий год был посвящен поискам форм этрусского склонения, которые могли бы подойти под составленную им «решетку». При этом Вентрис пока совершенно оставлял в стороне внешнее сходство тех или иных знаков с кипрскими. Но этрусский язык не ложился в «решетку». 1 июня 1952 г. Вентрис задал в очередной записке вопрос, который он сам назвал «легкомысленным отклонением от дела»,- «не могут ли кносские и пилосские таблички быть написаны по-гречески?» Вопрос этот был поставлен для того, чтобы четко доказать невозможность такого предположения: Вентрис не сомневался, что греческий язык так же не уложится в «решетку», как и этрусский.

Обратившись к «коберовским тройкам», Вентрис прежде всего установил, что они представляют собой названия местностей или населенных пунктов и образованные от них прилагательные. Так как названия некоторых населенных пунктов древнейшего Крита и окрестностей Пилоса нам известны из греческих источников, Вентрис попытался подставить их на место условных цифровых обозначений в «коберовские тройки». При выборе групп знаков он учитывал на этот раз и сходство с кипрскими слоговыми письменами, хотя не придавал ему решающего значения. Ряд имен — в том числе название Кносса, столицы Крита, и Пилоса — не только подошел, но слоги, содержавшие либо одинаковый согласный, либо одинаковый гласный, действительно оказались выражены знаками, расположенными либо в одном и том же вертикальном, либо в одном и том же горизонтальном столбце «решетки». При этом тип образования прилагательных и падежей от них оказался греческим (если только всюду опускать имеющийся в конце греческих слов согласный -s). Когда же Вентрис попробовал отчасти с помощью выясненных им чтений знаков, отчасти с помощью кипрских определить фонетическое значение ранее установленных слов «мальчик» и «девочка», а также «все», то и эти слова оказались греческими. По мере того как Вентрис пытался транскрибировать все новые слова, он обнаруживал все больше греческих слов, хо­тя многие группы знаков оставались совершенно непонятными.

В конце 1952 г. Вентриса пригласили выступить по радио со своего рода рецензией на публикацию пилосских табличек Беннеттом. Вентрис впервые рассказал широкой публике, как «за последние недели» он пришел к выводу, что кносские и пилосские таблички написаны на архаическом греческом языке и что это предположение дает возможность объяснить многие особенности памятников. Он привел несколько прочитанных им слов и несколько фраз в переводе, но тут же оговорился, что многое еще непонятно и что вряд ли ученым скоро удастся прийти к согласию по этому вопросу.

В числе слушателей радиопередачи был филолог Джон Чэдвик, специалист по древнейшим греческим диалектам, один из немногих, кто уже ранее допускал греческий характер языка табличек. Он получил от одного из ученых, которым Вентрис регулярно посылал свои записи, экземпляр одной из них; эта запись заинтересовала его. Чэдвик написал Вентрису; в ответ тот сообщил ему: «Сейчас мне не помешала бы моральная поддержка… я понимаю, что есть множество такого, что пока не может быть удовлетворительно объяснено». Вентрис, как нефилолог и неспециалист в истории греческого языка, иной раз не узнавал тех или иных греческих форм, потому что искал их не такими, какими они теоретически должны были быть за 800 лет до Гомера, а в том виде, в каком они встречались в классическом языке Греции. Сотрудничество с Чэдвиком продвинуло работу вперед, и в 1953 г. в «Журнале эллиноведения» (Journal of Hellenic Studies) вышла первая статья Вентриса и Чэдвика — «Свидетельства о греческом диалекте в микенских архивах». Были опубликованы чтения шестидесяти пяти знаков и сформулированы правила микенской орфографии. К сожалению, первоначальная решетка, содержавшая только цифровые символы, не была опубликована, и поэтому, поскольку ход и метод дешифровки не были известны читателю, впоследствии многие выражали к ней недоверие.

Орфографические правила в основном совпадали с правилами кипрского правописания, изложенными выше, но были еще менее удобными. В частности, в конце слога (и слова) вовсе не выражались плавные согласные, гласный -i в дифтонгах (двугласных) ai, ei, oi, ui и — что особенно важно — конечный -s. Так как -s встречается в именительном и родительном падеже огромного количества греческих слов, то неудивительно, что именно это окончание в первую очередь и искали те, кто хотел видеть в крито-микенской письменности греческий язык. Самому Вентрису отсутствие конечного -s тоже мешало увидеть греческий язык в исследовавшихся им документах.

Еще до выхода в свет статьи Вентриса и Чэдвика дешифровщики получили от К. Блегена, раскапывавшего дворец в Пилосе, копию новой таблички, протранскрибированной самим Блегеном по способу Вентриса. Это был перечень различных сосудов — «треножников», «с четырьмя ушками» и «без ушек»; названия их точно соответствовали тому, что следовало ожидать в столь архаичном греческом диалекте; но самым замечательным было то, что при каждом названии сосуда стоял детерминатив, изображавший соответственный сосуд — на трех ножках, с четырьмя ушками и без ушек! Лучшего подтверждения правильности дешифровки нельзя было и желать. Понятна радость обоих друзей!

Один за другим специалисты выступали с признанием открытия Вентриса. Даже те, кто уже имел собственные теории, как Ктистопулос и Георгиев, перешли на новую систему. И. Фридрих сначала хранил молчание, но в 1956 г. он заявил: «Умудренный опытом, я долго относился сдержанно к остроумной дешифровке критского «линейного письма В» М. Вентрисом, если не отвергал ее. Однако после основательной проверки его методов и результатов, я сейчас пришел к твердому убеждению, что дешифровка эта действительно правильна и заложила твердые основы исследования, хотя, как признает и сам дешифровщик, многое еще потребует исправления», За прошедшие семь лет десятки ученых всех стран мира включились в исследование микенских текстов; сделано немало уточнений, хотя и сейчас многое остается спорным; так, спорят, является ли пропуск написания плавных согласных, -i в дифтонгах и -s языковым явлением или только особенностью правописания. Но теперь уже мало разбирать отдельные слова, нужно установить словарь и грамматику языка, выяснить историческую обстановку, в которой жили древние микенские греки. Уже собирались съезды ученых, посвященные этим проблемам, издаются журналы по микеноведению. Советские исследователи С. Я. Лурье, а также Я. А. Ленцман внесли существенный вклад в изучение новооткрытой письменности и языка, а равно и микенского общества; значение советских исследований общества древнего Пилоса оценил и сам Вентрис.

Но молодой дешифровщик уже не участвует в разработке созданной им науки. 6 сентября 1956 г. нелепая автомобильная катастрофа оборвала его жизнь. Его научный подвиг почтили все специальные журналы мира, газеты называли его имя рядом с именем Шампольона. Однако и сейчас имеются скептики, которые не признают открытия Вентриса. Их не убеждают все новые и новые греческие слова, обнаруживаемые в надписях, не убеждает и то, что каждое из них имеет именно ту форму, которая диктуется теорией и изменяется в согласии с тем склонением, которое требуется грамматикой. Скептицизм их основан главным образом на двусмысленности письменности. В первую очередь среди них следует назвать соотечественника Вентриса — Битти.

В самом деле, когда l, m, n, r, s, i не обозначаются в конце слога, когда poimen «пастух» пишется po-me, a khalkos «медь» — ka-ko, когда сочетание знаков e-ke может означать несколько сот звуковых сочетаний, в том числе десятки значащих слов,- сомнения понятны, особенно если они возникают у тех, кто не имеет дела непосредственно с подобными документами.

Всему этому можно, однако, дать свое объяснение. Дело в том, что древнейшие виды письма служили главным образом как вехи для памяти. Они не предназначались для чтения любого неизвестного текста. Такова была первобытная пиктография (рисуночное письмо): лодка, в ней восемь черточек и над нею три солнца напоминали о поездке восьми человечна лодке в течение трех дней, но эти рисунки не подсказывали, в каких словах должен быть передан рассказ об этом. Если рассказчик не делал ошибки, то потому, что он в общих чертах знал, о чем тут может идти речь. Когда письменность содержит фонетические знаки, то, естественно, слова, которые надо употребить при чтении, даны заранее. Но если это письмо примитивное, то и оно может отвечать своей цели лишь тогда, когда записываются определенного рода тексты, тип которых всегда известен.

Действительно, на ранних стадиях развития общества записи делаются лишь простейшие; читающий имеет дело с документом определенного, заранее известного содержания. Таковы древнейшие шумерские хозяйственные записи, таковы родословные и заклинания острова Пасхи; таковы и хозяйственные документы Кносса и Пилоса — общества, очень близкого к древнейшему Шумеру по своему развитию. Писец, беря в руки документ, заранее знал, что эго будет хозяйственная запись; детерминативы показывали ему, что речь пойдет, скажем, о сосудах; далее уже не трудно было выбрать из возможных чтений слоговых знаков такие, которые передавали бы именно тот смысл, который был бы связан с перечнем сосудов. Не был иным, в сущности, и первоначальный финикийский алфавит, выражавший одни согласные, часто без словоразделов: написанный им текст тоже трудно было бы прочесть, если бы с самого начала не было известно, хотя бы приблизительно, о чем будет идти речь.

Поэтому на часто задаваемый вопрос — будут ли найдены микенские поэтические тексты, предтечи гомеровских поэм, описания Троянской войны? — нужно, по всей вероятности, ответить отрицательно. Вряд ли примитивным микенским слоговым письмом можно было записывать литературные тексты — разве только в виде мнемонического вспомогательного средства для устной речи.

Примечания

1. В настоящее время микеноведы неправильно называют их идеограммами. В действительности это детерминативы.
2. Еще Эванс предположил, что слово, состоящее из знака «голова жеребенка», следовавшего за двумя линейными знаками, сходными с кипрскими знаками ро и lо, может означать «жеребенок», гр. polоs однако Эванс, будучи уверен, что крито-микенские письмена не могут скрывать греческий язык, сам же отказался от этого чтения.
   

   И. М. Дьяконов

   (Фридрих И. Дешифровка забытых письменностей и языков. — Изд. 4. — М., 2007. — С. 171-183)

Материал из Юнциклопедии

На территории Греции и острова Крит была найдена древнейшая цивилизация Европы, предшественница античной культуры. Колыбелью ее был остров Крит, а первооткрывателем - великий английский археолог А. Эванс. В течение нескольких десятилетий, начиная с 1900 г., он вел раскопки на острове и обнаружил легендарный дворец царя Миноса, другие дворцы и города древних жителей Крита и письмена, которые сам Эванс тщетно пытался расшифровать.

В 1936 г. седовласый старец Эванс читал лекцию в музее Барлингтон-хауз в Лондоне. Он рассказывал об открытии великой цивилизации на Крите и о загадочных письменах, которыми пользовался легендарный народ царя Миноса. Среди слушателей был 14-летний школьник по имени Майкл Веитрис. Услышав рассказ ученого о письменах Крита, Вентрис поклялся, что разгадает их тайну... и исполнил клятву 16 лет спустя!

Майкл стал читать все написанное о Крите и его культуре, начал переписываться со специалистами. Отец Вентриса был англичанин, а мать - полька. С раннего детства Майкл говорил по-английски и по-польски; учиться он начал в Швейцарии, где овладел немецким и французским языками; в семилетнем возрасте купил и изучил книгу о египетских иероглифах, написанную на немецком языке. Переехав в Лоидои, мальчик стал изучать древнегреческий и латинский языки, а позднее обучился новогреческому, итальянскому, шведскому, русскому... Первую статью, посвященную письменам Крита, Вентрис написал, будучи школьником. Она была напечатана в крупнейшем американском археологическом журнале. Но Майклу пришлось скрыть свой «несолидный» для такого серьезного журнала возраст: ему было в ту пору лишь 18 лет.

Однако учиться Вентрис пошел не на историка или языковеда, а на архитектора - и проявил незаурядные способности. Когда началась война, Вентрис записывается добровольцем в армию и четыре года воюет с фашистами в должности авиационного штурмана в эскадрилье бомбардировщиков... н все время не расстается с копиями письмен, найденных на Крите Эвансом и на территории материковой Греции, в «песчаном Пилосе», где, согласно Гомеру, находилась столица царства мудрого старца Нестора.

После войны Вентрис возвращается в архитектурный институт, блестяще его заканчивает и становится одним из самых перспективных архитекторов страны. Вместе с тем он остается верен детской клятве и все свободное время посвящает работе над письменами. Вновь и вновь просматривает Вентрис копии надписей, штудирует специальную литературу. Отчеты о результатах своих работ Вентрис размножает на машинке и рассылает в виде рабочих заметок ведущим ученым мира.

Еще в начале века А. Эванс смог установить три внда (и три этапа) развития письма на острове Крит. Первый - «рисуночные» знаки на печатях, чей возраст равен 40-45 векам; второй - развившееся на их основе «письмо А» (1750-1450 гг. до н. э.), третий и последний - «письмо Б», памятники которого обнаружены были не только на Крите, но и на территории материковой Греции, в «песчаном Пилосе» и «златообнльных Микенах» (так как, в отличие от иероглифов на печатях, знаки «письма А и Б» имели контурную, схематическую форму, то письмена эти называют линейными).

В 1943-1950 гг. американский математик А. Кобер провела исследование загадочных письмен Крита, Пилоса и Микен под новым углом зрения: составив таблицу из устойчивых сочетаний знаков, она смогла обнаружить окончания для мужского и женского рода, а также установить грамматические окончания. Исследования Кобер, умершей в 1950 г., продолжил и развил Вентрис, чей мозг, по словам очевидцев, «работал с поразительной быстротой, так, что он успевал всесторонне обдумать предложение и понять все, что оно может дать, чуть ли не раньше, чем собеседник успевает его высказать».

На основе подсчетов повторяемости знаков и сочетаний одного знака с другим, умело используя достижения своих предшественников, в сентябре 1951 г. Вентрис смог составить сетку, которая включала все основные знаки линейного «письма Б». Из 88 различных знаков в эту сетку попало 66. Теперь предстояло примерить эту абстрактную сетку к конкретным языкам, чтобы узнать, на каком же из них говорили древние жители Крита и материковой Греции.

В течение следующего, 1952 г. Вентрис работал над этой примеркой. Сам он с давних пор был убежден, что язык этот родствен языку загадочных жителей Италии, этрусков. Но тщетны были все попытки Вентриса втиснуть в неумолимую сетку грамматические формы этрусского языка. 1 июня 1952 г. Вентрис задался вопросом, который сам назвал «легкомысленным отклонением от дела», а именно: «Не могут ли таблички линейного «письма Б» быть написаны по-гречески?»

Вентрис был абсолютно убежден, что греческий язык постигнет судьба этрусского. Но вскоре эта убежденность сменилась не менее сильным изумлением: греческий язык, его структура отвечали строгим требованиям абстрактной грамматической сетки языка текстов Крита, Пилоса и Микен!

Вентрис не был специалистом по истории греческого языка. Иногда он не узнавал тех или иных греческих форм, так как ему не приходилось раньше иметь дела с архаическим греческим: пройдя многовековой путь до гомеровского, классического языка, эти формы успели сильно видоизмениться. На помощь молодому исследователю приходит языковед Дж. Чедвик (ныне академик), специалист по древнейшим греческим диалектам. Объединенными усилиями блестящий дуэт «дешиф-ровщик - филолог» публикует в 1953 г. расшифровку 65 знаков и формулирует правила орфографии текстов линейного «письма Б».

Один за другим крупнейшие специалисты в области древних письмен и греческой филологии признают правильность выводов Вентриса и Чедвика (в том числе и те, кто ранее выступал с собственными теориями, например болгарский академик В. Георгиев). Десятки ученых из разных стран, в том числе Советского Союза, включаются в исследования линейного «письма Б». Рождается новая научная дисциплина - микенология, изучающая культуру, язык, письмена греков, живших задолго до эпохи расцвета классической цивилизации Эллады. К сожалению, самому М. Вентрису недолго Пришлось участвовать в создании микенологии. 6 сентября 1956 г. машина Вентриса, которому было всего лишь 34 года, столкнулась с грузовиком. Смерть гениального ученого наступила мгновенно. Но имя его живет в памяти человечества, как имена других великих дешифровщиков - Шампольона, Гро-тефенда, Роулинсона, Грозного. Язык, расшифрованный Вентрисом и Чедвиком,- именно тот язык, на котором говорили герои гомеровского эпоса, «Илиады» и «Одиссеи», хотя сам Гомер жил гораздо позже греков-ахейцев.

Умело комбинируя сообщения гомеровского эпоса, археологические данные и свидетельства линейного «письма Б», ученые получают ценные сведения об общественном строе и быте ахейской Греции.

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Эгейское письмо́ - группа родственных письменностей оригинального происхождения. Возникла на о. Крит во времена минойской цивилизации конца 3 - нач. 2 тыс. до н. э. Позднее от критских письменностей произошли также родственные письменности Кипра, утратившие ряд характеристик (идеограммы и цифры), но сохранившие слоговой характер письма.

История изучения

Открытие и дешифровка

Кипрское письмо известно с середины XIX в. Основную работу по дешифровке выполнил Джордж Смит .

Письменности Крита были неизвестны вплоть до конца XIX в., когда их открыл А. Эванс . При жизни Эванс опубликовал лишь небольшую часть надписей, надеясь расшифровать их самостоятельно.

В Израиле обнаружен ряд надписей 12-11 вв. до н. э., условно называемых «филистимскими », которые по начертанию также напоминают кипро-минойское письмо.

Спорная и ошибочная идентификация

Поздние памятники и исчезновение

Надписи Линейным письмом Б выполнены на греческом языке, однако этой системе письма свойственен ряд особенностей, совершенно чуждых греческому языку, но, видимо, отражающих морфологические явления языка, для которого изначально создавалось критское письмо:

• не различались звонкие и глухие согласные (возможно, в этеокритском языке они чередовались при словоизменении)
• согласные l, m, n, r, s на конце закрытых слогов на письме никак не отображались; к другим согласным на конце закрытых слогов добавлялась «пустая» гласная последующего слога (например, Ko-no-so = Knossos).

Надписи филистимским линейным письмом никак не интерпретированы ввиду исключительной краткости.

Язык кипро-минойского письма, по-видимому, не имеет ничего общего с языками Крита, так как письмо было заимствовано носителями совершенно иной, неродственной культуры.

Кипрское письмо в основном использовалось для греческого языка, однако немногочисленные надписи на юге острова выполнены на этеокипрском языке , родственные связи которого неизвестны.

Исследователи

Ранний этап

• Артур Эванс - первооткрыватель критского письма
• Бедржих Грозный - предложил первую (неудачную) дешифровку критского письма на основе сравнения форм знаков с другими письменностями
• Йоханнес Сундвалл и Аксель Перссон - авторы ранних работ по анализу критских надписей
• Джон Франклин Дэниэл - обоснование родства между письменностями Кипра и Крита
• Эрнст Зиттиг - неудачная попытка дешифровки на основе статистического метода
• Бенито Гайя Нуньо (исп. Benito Gaya Nuño ) - реконструкция графической эволюции знаков от иероглифов до Линейного Б
• Владимир Георгиев - обосновал греческий характер надписей линейным письмом Б, однако попытка дешифровки на основании сравнительного метода была неудачной
• Алиса Кобер - археолог, задолго до дешифровки письма сумела выявить систему именных склонений в надписях линейным письмом Б
• Майкл Вентрис - основываясь на результатах Кобер, а также логико-математическом методе, в общих чертах дешифровал линейное письмо Б
• Джон Чедвик - завершил дешифровку линейного письма Б, реконструировал грамматику микенского диалекта
• Соломон Лурье - благодаря его усилиям микенология получила широкое распространение в СССР; отметил и поддержал дешифровку Вентриса

Вторая половина XX в.

• Гюнтер Нойман , Джованни Пульезе Каррателли , Эмилия Массон , Фриц Шахермайр , Эмилио Перуцци , Альфред Хойбек - первые аналитические работы по надписям линейным письмом А
• Морис Поуп - систематизировал и опубликовал корпус надписей линейным письмом А, установил различные формы написания знаков
• Сайрус Гордон , Ян Бест , Фред Ваудхайзен - неудачные попытки истолковать минойские надписи на основе сравнения с семитскими языками
• Александр Кондратов - незавершённая машинная обработка надписей критским письмом
• Аркадий Молчанов - аналитические работы по минойскому языку и надписям линейным Б, перевёл ряд слов из древнейших надписей критскими иероглифами
• Дэвид Вудли Паккард - провёл компьютерный анализ текстов Линейным А, позволивший выявить морфологию и другие закономерности языка

Современные исследования

В начале XXI в. большинство исследований по эгейским письменностям сосредоточено в Оксфорде, где регулярно происходят семинары и конференции на указанную тематику (см., напр., ).

Издаётся ряд журналов, посвящённых текстам эгейским письмом. Самым ранним является Minos (с 1960-х гг. в основном посвящён проблемам Линейного письма B), Kadmos (в основном догреческие надписи), Do-so-mo (начал издаваться в XXI в.).

См. также

Напишите отзыв о статье "Эгейское письмо"

Ссылки

• Видеолекция «Начало письменности на Крите», Сильвия Феррара (на англ. яз.)

Примечания

Литература

• . М. 1991.
• Гельб И. Е. Опыт изучения письма. М. 1984.
• Кондратов А. М., Шеворошкин В. В. Когда молчат письмена. Загадки древней Эгеиды. М. 1970.
• Молчанов А. А. Таинственные письмена первых европейцев. М. 1980.
• Тайны древних письмён. Проблемы дешифровки. М. 1975.

Отрывок, характеризующий Эгейское письмо

Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.

В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.

Проблема происхождения критского письма как будто не сложна. По всей вероятности, это письмо было создано под сильным влиянием египетского иероглифического письма. Однако, где проходит граница между влиянием и прямым заимствованием, пока не ясно. Так, некоторые ученые считают, что от египетского письма произошли не только критские пиктографические, но и линейные письменности. Я не разделяю этой точки зрения: с египетскими иероглифами совпадает только известный процент критских знаков, причем и это совпадение является, по всей вероятности, чисто внешним.

Многие критские пиктограммы, несомненно, изобретены на Крите - они непосредственно связаны с критскими обычаями и религией, а также с условиями местного земледелия. Короче говоря, с моей точки зрения, критское письмо в целом, в частности линейные письменности,- местное явление, хотя сама идея письма, несомненно, пришла из Египта. Некоторые ученые предполагают, что здесь сыграла определенную роль и связь с Анатолией. Действительно, можно проследить критское влияние на письменность Малой Азии, однако наличие обратных связей не подтверждается; возможно, этому противоречат прежде всего соображения хронологического порядка.

Попытки дешифровки

Попытки дешифровки критских письменностей не дали результатов; если бы язык их был известен, то интерпретации могло бы помочь сравнение их с кипрским слоговым письмом, развившимся, очевидно, из критских письменностей. Но главная трудность дешифровки критского письма в том и состоит, что язык Крита неизвестен и ключа, который помог бы его определить, нет. Бесспорным кажется лишь то, что он не был индоевропейским 1 Это утверждение противоречит мнению ряда исследователей.- Прим. Ред. , однако сказать что-нибудь определенное о его родственных связях совершенно невозможно. Сохранилось очень мало критских слов: thalassa «море», terebinthos «фисташковое дерево», а также ряд топонимических названий: Knossos «Кносс» и Korinthos «Коринф» - с суффиксами -ss- и -nth-. Предполагается связь населения Крита с коренным населением Малой Азии.

В 1953 г. английскому ученому М. Вентрису удалось дешифровать «линейное письмо Б». Язык оказался древнейшей формой греческого. Что касается «линейного письма А», то оно остается недешифрованным, и какой язык скрывается под ним, не ясно. - Прим. ред.

Остается нерешенным также вопрос, являются ли критскими по языку «этеокритские» надписи из Преса, написанные греческим алфавитом. Некоторые ученые считают язык этих надписей индоевропейским; в таком случае он не может иметь связи с древнекритским языком.

Знаки линейного письма Б (по Вентрису)

В расовом же отношении древние критяне, по-видимому, принадлежали к средиземноморскому типу; они были долихоцефалами (длинноголовыми), темноволосыми, невысокого роста.

Наконец, следует упомянуть о Фестском диске, который является не только самой замечательной из всех надписей, найденных на Крите, но также и первой штампованной надписью. Он был найден 3 июля 1908 г. и относится примерно к 1700 г. до н.э. Это круглая неправильной формы терракотовая табличка диаметром приблизительно 6-7 дюймов, со знаками, оттиснутыми по обеим сторонам диска при помощи отдельных штампов. Знаки эти размещены по спирали, делающей на плоскости диска пять витков, которые в свою очередь разделены вертикальными линиями на группы знаков, обозначающие слова или предложения.

Знаки носят отчетливо рисуночный характер, однако связи с критскими пиктограммами не обнаруживают; исключение составляют немногочисленные примеры случайного сходства. На диск нанесен 241 знак; из них 123 (разделенные на 31 группу) расположены на одной стороне таблички и 118 (30 групп) - на другой. В числе знаков - изображения лодки, топора, орла, шкуры, лопатки каменщика, розетки, вазы, дома; характерна часто повторяющаяся мужская голова с головным убором из перьев.

Итальянский ученый Пернье, открывший диск, различал на нем 45 разных знаков, которые он разделил на семь групп; самыми важными из этих групп являются: человеческие фигуры и части тела, животные и части тела животных, растения, оружие и орудия труда. Направление письма - справа налево; начало текста - от края диска. Фигуры людей и животных обращены вправо.

Существует мнение, что диск не является местным произведением, а происходит с юго-западного побережья Малой Азии. Этого мнения придерживаются Эванс, Леви, Пендлбери и др.; оно основывается главным образом на характере знака, изображающего голову с убором из перьев. Некоторые ученые (среди них Мейер, супруги Хоуз) связывают диск с филистимлянами, которые появились на исторической арене лет на 400 позже того времени, к которому предположительно относят диск. Макалистер полагает, что родиной диска могло быть побережье Северной Африки. Следует, однако, подчеркнуть, что никаких памятников, сходных с диском, ни в Анатолии, ни где-либо еще обнаружено не было; нигде вне Крита нет и следов подобной письменности, в особенности в рассматриваемый период. Пока у нас нет достаточных данных для того, чтобы исключить возможность критского происхождения диска.